ВЫСШИЕ ПСИХИЧЕСКИЕ ФУНКЦИИ ЧЕЛОВЕКА – Лурия А.Р.

ВЫСШИЕ ПСИХИЧЕСКИЕ ФУНКЦИИ ЧЕЛОВЕКА И ПРОБЛЕМА ИХ ЛОКАЛИЗАЦИИ (Лурия А.Р.)

       Структура высших психических функций и их локализация в коре головного мозга составляют одну из центральных проблем современной психологической науки. Как построены высшие психические функции человека? Такие как активное внимание, произвольное запоминание, отвлечённое мышление и волевая регуляция поведения? Формируются ли они по тем же законам, как и более элементарные функции чувствительности и рефлекторных актов? Или же по своему генезу и по способу своего построения они коренным образом отличаются от последних?

         Как представить себе их мозговую организацию? Локализованы ли они по тем же принципам, что и более элементарные чувствительные, двигательные и рефлекторные процессы? Или же принципы их локализации в коре головного мозга существенно отличаются от локализации элементарных кожных, зрительных и слуховых ощущений?

       Эти вопросы ставятся в последний период в центр внимания мировой психологической науки. Существенный вклад в их рассмотрение внесён замечательным советским психологом Л. С. Выготским, который более 35 лет назад сделал решающий шаг в этой области психологии. Поэтому будет совершенно естественно начать рассмотрение проблемы попыткой показать, как советская психологическая наука, история которой тесно связана с именем Л. С. Выготского, отвечает на эти поставленные вопросы.

Для того чтобы с полной ясностью представить основные позиции современной научной психологии в изучении высших психических функций человека и их мозговых механизмов, следует обратиться к истории нашей науки. Также необходимо кратко остановиться на той ситуации, которая сложилась в психологии в первой четверти XX в.

История науки

      Есть все основания считать, что к началу нашего века психологическая наука находилась в состоянии глубокого кризиса. Этот кризис проявился в том, что психология, столь успешно изучавшая относительно элементарные психофизиологические функции, оказалась не в состоянии подойти с научным анализом к высшим психическим функциям человека. Не смогла причинно объяснить такие сложнейшие образования, как произвольное внимание и осмысленная память, отвлечённое мышление и волевое поведение.

      Сторонники естественно-научного подхода к психологии оказались в состоянии успешно сформулировать законы. В том числе законы образования условных связей, измерения ощущений, естественные законы памяти и физиологические механизмы эмоций. Однако они оказались бессильными в попытках подойти к столь же точному анализу высших форм сознательной волевой деятельности человека. Дать их причинный анализ и описать их естественные законы. Оставаясь на позициях строго научного детерминизма в изучении элементарных психофизиологических процессов, они закрывали глаза на существование высших форм сознательной жизни. Молчаливо согласились не затрагивать эту область. Делая вид, что этих форм психической жизни человека, столь отличающих его от животного, вообще не существует.

     Естественно, что такая позиция не могла удовлетворить психологическую науку. И чем отчётливее обнаруживались границы естественно-научной психологии, тем с большей ясностью определялись позиции тех философов и психологов, которые считали, что высшие психические процессы принципиально недоступны естественно-научному анализу. И то, что в них обнаруживается духовное начало, которое не подлежит детерминистскому объяснению и которое можно лишь описывать. Произвольное запоминание представлялось им как «память духа» Бергсона, активное действие — как «fiat» Джемса, сознание — как «vigilance» Хэда.

Распад психологической науки

       Психология фактически распалась на две науки. И если объяснительная естественно-научная психология, успешно раскрывавшая элементарные психофизиологические процессы, оказывалась несостоятельной в анализе высших психических процессов. То описательная психология внимательно изучала ценности духовной жизни человека, но принципиально порывала со всякими попытками их естественно-научного объяснения.

     Преодоление этого кризиса и было той основной задачей, которую поставил перед собой Л. С. Выготский. Психология должна стать наукой, которая не исключает высшие психические процессы из сферы научного анализа, а делает их предметом научного исследования. Она должна объяснить происхождение и законы построения активного внимания и произвольного запоминания, категориального мышления и волевого действия и при этом подходить к ним так же, как она подходила к законам элементарного ощущения в простой двигательной реакции.

       Естественно-научная психология шла правильным путём, рассматривая сложное целое как состоящее из простых частей. Но она делала ошибку, разлагая сложные формы поведения на простейшие элементы, терявшие признаки целого. Нет сомнения в том, что вода распадается на водород и кислород.

           Но есть ли в водороде, который горит, и в кислороде, который поддерживает горение, те свойства, которыми отличается вода — продукт их соединения?

         Учение об условных рефлексах с полным основаниям разлагает всякое поведение на простейшие временные связи. Но не теряются ли при этом основные свойства специфического для человека поведения? Не является ли метод, применяемый классической физиологией высшей нервной деятельности, скорее методом выделения самых общих форм связи? Связей, имеющихся в любом поведении, чем методом «восхождения к конкретному», учитывающим законы, лежащие в основе тех форм психической деятельности, которые присущи только человеку и которые отсутствуют у животных? Не должна ли психология, которая хочет научно подойти к анализу специфически человеческих форм психической деятельности, принять другой метод? Например — метод расчленения поведения не на элементы, а на единицы, сохраняющие все специфические черты психической деятельности человека?

       Ещё в 20-х гг. Л. С. Выготский высказал мысль, что именно этот последний метод должен стать главным в научной психологии и что основной единицей, сохраняющей свойства целого, являются сложнейшие формы рефлекторной деятельности — применение орудий или средств, которые позволяют человеку овладевать условиями внешней среды, а затем и регулировать собственное поведение, делая человека «системой, высочайшей по саморегулированию». «Nec manus nuda, nisi intellectus sibi permissus multum valent: instrumentis et auxilibus res perficifur!» («Ни голая рука, ни интеллект сам по себе не стоят многого: дело выполняется орудиями и средствами»). Это изречение Бэкона Выготский поставил в качестве эпиграфа к одной из своих ранних работ.

       Позиция Выготского исходила из тех же положений, что и классическое учение о рефлекторной деятельности. Однако она выделяла «единицы», существенные для поведения человека, и делала их предметом научного исследования. Вот почему Выготский был склонен считать использование орудий и знаков исходным для построения высших психических функций человека и назвал область своего исследования «инструментальной» психологией.

      Если использование орудий давало возможность овладеть внешним материальным миром, то использование знаков позволяло человеку управлять собственными психологическими процессами. Внося изменения в среду и подчиняясь этим изменениям, человек заново строит свою сознательную деятельность. Подчиняясь объективным законам рефлекторной деятельности, человек делается их хозяином. Вот почему ранние исследования Выготского и его сотрудников были направлены на изучение того, как с помощью внешних средств или знаков человек может организовать активное запоминание, произвольно направить своё внимание, управлять своим поведением.

     Узелок, завязанный на платке «на память», стал для него прототипом сложного опосредствованного поведения. Завязывая узелок, чтобы запомнить намерение, человек создаёт изменение во внешней среде. Вспоминая запомненное при взгляде на узелок, он действует под влиянием тех изменений, которые он сам внёс во внешнюю среду. Так была создана первая модель произвольного действия как сложнейшей системы обратных связей. Она позволяла подойти к научному объяснению произвольного действия, оставаясь в пределах детерминизма и не обращаясь к внутреннему усилию или духовному «fiat». Так была сформулирована первая методика объективного изучения волевого акта, названная Выготским «методикой двойной стимуляции».

Отправное положение

      «Nature parendo vincitur» («Мы побеждаем природу, подчиняясь ей»). Это положение стало для Выготского отправным в материалистическом изучении высших форм психической деятельности. Можем ли мы сейчас не видеть в этом положении не только принцип естественно-научного подхода к сложнейшим психическим явлениям. Но и одну из первых формулировок тех положений, которые много лет спустя стали исходными для анализа психической деятельности как саморегулирующейся системы?

       Значение схемы Выготского заключалось в том, что, оставаясь в рамках рефлекторной теории, она позволяла выйти за пределы элементарных механистических представлений. И подойти к научному анализу, сознательного, произвольного действия. Человек, который вносит изменения во внешний мир и подчиняется этим изменениям, тем самым овладевает своим поведением, оказывается в состоянии произвольно управлять им.

     Не указывала ли эта схема пути выхода из «психологического кризиса» и не создавала ли она возможность строго научного подхода к высшим формам психической деятельности человека?

      Один вопрос остаётся, однако, нерешённым Кто же осуществляет эту — пусть строго детерминированную — систему произвольных действий? Не стоит ли за этой схемой по-прежнему свободный дух, активное «fiat»? Чтобы выйти из этого порочного круга, Выготскому нужно было сделать второй шаг, не менее важный по своему принципиальному значению.

     Безуспешно, говорил он, пытаться найти источники свободного активного действия в высотах духа или в глубинах мозга. Идеалистический подход феноменалистов так же безнадёжен, как и позитивистский подход натуралистов. Для того чтобы найти источники свободного, активного действия, нужно выйти за пределы организма, но не в интимные сферы духа, а в объективные формы общественной жизни. Источники сознания и свободы человека надо искать в общественной истории человечества. Чтобы обрести душу, надо потерять её.

       В то время обращение к общественной истории для разрешения коренных проблем индивидуальной психологии казалось непонятным и необоснованным.

       Лишь дальнейший ход развития психологии показал, насколько правильным был путь, избранный Выготским.

     Отвлечёмся здесь от истории материальной культуры и общества, связанной с переходом к использованию орудий и развитием языка. Не будем сейчас рассматривать сложный процесс перехода к использованию различных знаков — от зарубок на «жезле вестника» до мексиканских «кипу» и узелков на платке. Не будем анализировать всю ту огромную систему средств, которые сложились в общественной истории и обеспечивают усвоение общечеловеческого опыта, формируя сознание индивидуального человека. Обратимся к области, несравненно более доступной для психолога-экспериментатора, — к анализу развития психических процессов в онтогенезе.

      Как возникает произвольное сознательное действие в детском возрасте?

    Складывается ли оно по типу постепенной выработки условных рефлексов или навыков, возникающих из практических действий отдельного индивида, или оно формируется в процессе постепенного созревания заложенных в генетической программе потенций? Вряд ли каждое из этих предположений приведёт к решению занимающего нас вопроса. История науки уже достаточно ясно показала это. Для решения вопроса о возникновении высших психических функций требуется коренным образом изменить подход.

      Ни один ребёнок не развивается в изоляции, и никакая робинзонада не может заменить реальной истории развития ребёнка Психическая деятельность ребёнка формируется под влиянием окружающих его вещей, каждая из которых представляет материализованную историю духовной жизни сотен поколений. Она формируется под влиянием воздействия окружающих, общения с ними. Ребёнок вовсе не родится аутистическим существом, которое лишь постепенно врастает в культуру. Он с самого начала вплетён в сеть культурных влияний и лишь постепенно выделяется как самостоятельное существо, духовный мир которого формируется в определённых социальных условиях.

        Замечательная и едва ли не уникальная в истории науки дискуссия живого Пиаже с давно умершим Выготским (напечатанная в виде приложения к американскому изданию книги Выготского «Мышление и речь») ясно показывает справедливость этого положения. Корни высших психических функций человека лежат вне его биологического организма — в объективных условиях его общественного существования, а их развитие является процессом их общественного формирования.

       Вот маленький ребёнок.

      На первых порах его активность исчерпывается тем, на что толкают его биологические влечения или простейшие формы ориентировочной деятельности. Однако уже очень рано эти «глубинные» мотивы начинают оттесняться сложными «вершинными» мотивами. Мать говорит ребёнку: «Вот чашка», — и чашка, которая ничем не выделялась раньше, становится центром его внимания. Мать говорит ему: «Дай мячик», — и его рука тянется к мячику, — возникает новая форма произвольного действия. Структура такого поведения носит уже совершенно новый характер. Его начало — в речи матери, его конец — в действии ребёнка Это действие разделено между двумя людьми, и именно такое действие является моделью любого сложного психического акта ребёнка.

        Но ребёнок растёт, над пассивной речью надстраивается его активная речь. Он начинает сам воспроизводить схему действия, которую мы только что описали. Теперь он уже сам может сказать: «Вот чашка», — и его внимание перемещается на чашку; он сам может дать себе сигнал «взять мячик» — и берет мячик, подчиняясь этому сигналу.

     Действие, ранее разделённое между двумя людьми, становится способом организации психической деятельности, интерпсихологическое действие превращается в его интрапсихическую структуру. Социальное формирование высших психических функций сделало свой решающий шаг: сложилась система, высочайшая по своей саморегуляции.

            Можно ли оспаривать положение о социальной природе высших психических функций человека?

            Однако указание на социальную природу высших психических функций было лишь первым шагом новой психологической концепции. За нею очень скоро последовал и второй. Исследования Выготского и его ближайших сотрудников показали, что формирование высших психических функций представляет сложный процесс, распадающийся на ряд этапов, каждый из которых отличается особой организацией психической деятельности.

         На первых шагах своего развития ребёнок должен совершить определённое внешнее действие. И при этом создать материальные изменения во внешней среде, подчиняясь которым он овладевает своим поведением. За этим этапом внешнего материального или материализованного действия, образующего исходную структуру простейшего волевого акта, следует второй. Второй, когда развёрнутое материальное действие заменяется внешней речью, сигнализирующей нужный порядок действий и формирующей его программу. На третьем этапе эта развёрнутая речь сокращается, принимает характер внутренней речи, свёрнутой по своему строению, предикативной по форме. И эта внутренняя речь оказывается достаточной, чтобы сформулировать намерение, наметить схему дальнейших действий и развернуться в программу сложной деятельности.

             Нужно было много лет, начиная с исследований самого Л. С. Выготского, опытов А. Н. Леонтьева по развитию сложных форм памяти, исследований Л. Р. Лурия и А. В. Запорожца по формированию произвольных движений и речевой регуляции действий и кончая работами П. Я. Гальперина и Д. Б. Эльконина, чтобы учение о формировании высших психических функций и управлении ими, составляющее сердцевину советской психологии, приняло свои достаточно очерченные формы.

           Один вид внешних знаков, заменяющих прямые формы приспособления к внешнему миру новыми, опосредствованными формами психической деятельности, получил особое значение и стал предметом специальных исследований. Это сложившаяся в процессе тысячелетнего исторического развития система языка. Именно язык (и использующая его речь) служит не только средством общения, но и позволяет сохранять и передавать опыт поколений. Язык даёт возможность отвлекать существенные признаки, обобщать их, формируя категориальное отношение к действительности и определяя практически все стороны сознательной деятельности. Под влиянием языка, который служит основой второй сигнальной системы, коренным образом меняется восприятие. Формируются новые виды памяти, создаются новые формы мышления, обеспечивающие сложнейшие системы обратной связи. Речь — сначала внешняя, а затем и внутренняя — становится одной из важнейших основ регуляции поведения.

              Вот почему Выготский посвятил одну из своих основных работ психологическим проблемам речи и мышления. Поэтому-то исследования роли речи в формировании психических процессов стали одной из основных линий советской психологической науки.

                Важность этой серии работ заключается не только в установлении факта, что значение слова развивается. Этот факт, тщательно изученный Выготским, вошёл сейчас в основной фонд психологической науки. Интерес к нему сейчас снова обострился в связи с развитием современного учения о коммуникации. Значение данных работ состоит и в том, что они впервые позволили сформулировать ряд положений о смысловом и системном строении сознания и детально показать, что на последовательных этапах развития не только содержание мышления, но и вся структура сознания и отношения между отдельными психическими процессами не остаются неизменными.

                 В последние годы своей жизни Выготский любил обращать внимание на то, что на последовательных этапах психического развития ребёнка, связанного с возникновением новых форм его деятельности и развитием новых форм значения слов, коренным образом меняется отношение между основными психологическими функциями. Если на ранних этапах ребёнок мыслил так, как он воспринимал и запоминал. То на последующих этапах он воспринимает и запоминает так, как он мыслит. Нет сомнения в том, что эти работы, основы которых были заложены одновременно с ранними исследованиями Пиаже, уже вошли в основной фонд психологической науки как существенный вклад в создание нового этапа психологии — науки о меняющейся по ходу развития структуре межфункциональных отношений.

                 Если первый этап развития учения Выготского был в значительной мере посвящён исследованиям, которые прослеживали процессы формирования сознания под влиянием смысловой структуры речи, то в последующий длительный период его сотрудники и ученики были заняты работами, ставившими задачу изучения структуры исторически сложившейся психической деятельности человека и формирования регулирующей роли речевых процессов.

                В ходе этих исследований, проведённых Леонтьевым и его сотрудниками, были детально изучены основные составные элементы структуры психической деятельности. Было показано, какую роль в этой структуре играют мотивы и задачи. Как из целой деятельности выделяются отдельные операции и как меняется строение деятельности на отдельных этапах психологического развития. Именно эти исследования и позволили гораздо шире и глубже подойти к проблемам программированного усвоения знаний и формирования личности человека на основе оправдавших себя теоретических положений.

               Много лет заняли и исследования, проведённые сотрудниками автора, в процессе которых удалось проследить, как формируется регулирующая функция речи. Становится видно как складывается произвольное действие в онтогенезе и как оно нарушается при локальных поражениях мозга. Большое значение имеют исследования Запорожца, проследившего ранние этапы формирования произвольного движения и осмысленного восприятия ребёнка, работы Гальперина и Эльконина, которым удалось сформулировать важные психологические положения об основных этапах усвоения знаний и формирования психических процессов в школьном возрасте, работы Л. И. Божович, прослеживающие с этих же позиций основные этапы формирования личности в зависимости от конкретных видов деятельности.

           Эти исследования раскрыли ряд новых фактов и показали, насколько продуктивным может быть тот исторический подход к объективному анализу психических процессов, основы которого были заложены Выготским.

          Подход к психической жизни человека с этих позиций повлёк за собой коренную перестройку всех основных разделов психологической науки. Восприятие и память, представление и мышление, эмоциональное переживание и волевое действие перестали рассматриваться как естественные функции нервной ткани или как простые свойства психической жизни. Стало очевидным, что они имеют сложнейшее строение, что это сложное строение имеет свой общественно-исторический генез и приобрело новые, специфические для человека функциональные особенности. Речевая деятельность перестала рассматриваться как частный процесс, не имеющий прямого отношения к восприятию и вниманию, памяти и мышлению. Возникла реальная возможность научно объяснить те процессы отвлечённого мышления и волевого действия, которые в течение веков оставались необъяснимыми. То, что рассматривалось прежде как изолированные функции или даже неразложимые свойства, выступило теперь как сложнейшие функциональные системы, сформированные в истории и меняющиеся в процессе прижизненного развития.

                 Формируясь в общении со взрослым, перестраивая своё поведение на основе предметной деятельности и речи, усваивая знания, ребёнок не только приобретает новые формы отношения к внешнему миру. Он и вырабатывает новые виды регуляции своего поведения, формирует новые функциональные системы, позволяющие ему овладеть новыми формами восприятия и запоминания, новыми видами мышления, новыми способами организации произвольных действий.

            Высшие психические функции. Легко видеть, какую революцию внесли представления Выготского в веками устоявшиеся психологические понятия.

           Устойчивые и неподвижные психические функции превратились в сложные и подвижные функциональные системы, меняющиеся в процессе развития; психология, вышедшая за узконатуралистические границы, впервые стала наукой о социальном формировании природных явлений.

              Один, пожалуй, наиболее существенный вопрос оставался, однако, открытым. Если представления Выготского, на много десятилетий определившие дальнейшее развитие советской психологической науки, коренным образом перестроили наши взгляды на природу и строение психических процессов, то как же следует понимать материальный субстрат этих процессов? Какие представления о работе мозга следует положить в основу взглядов на материальные основы психической деятельности?

                  Проблема локализации психических функций в больших полушариях головного мозга. Именно так формулировали вопрос о мозговых основах психической деятельности — переживала в 20-х гг. нашего века состояние глубокого кризиса, во многом отражавшего кризис психологической науки. С одной стороны, в неврологии ещё сохранялись те наивные представления о локализации сложных психических функций в ограниченных участках коры головного мозга, начало которым было положено великими открытиями 70-х гг. прошлого века. Исходившие из упрощённых представлений о психических функциях неврологи высказывали предположение, что наряду с корковыми центрами чувствительности и движений могут быть найдены аналогичные центры более сложных психических процессов.

               После работ Лиссауэра, Геншена и Клейста мысль о наличии в коре головного мозга «центров восприятия», «центров счета» и «центров понятий» переставала казаться сколько-нибудь странной.

Узкий локализационизм и Высшие психические функции

                  Естественно, однако, что такие положения «узкого локализационизма» встретили и существенные сомнения. Понимая всю сложность высших психических процессов человека и учитывая тот хорошо известный в клинике факт, что их нарушение может появляться в результате самых различных по локализации поражений, многие неврологи высказали предположение, что сложные формы психических процессов являются результатом деятельности всего мозга как целого. Одни из этих авторов, придерживавшиеся холистической точки зрения (Монаков, Грюнбаум), испытывая на себе заметное влияние вюрцбургской школы в психологии, воздерживались от всяких попыток ближе подойти к рассмотрению тех аппаратов головного мозга, которые были связаны с высшими формами психической деятельности. Другие, примыкавшие к представлениям гештальтпсихологии (Гольдштейн), пытались создавать представление о структуре возбуждения, равномерно распространявшегося по всей коре головного мозга. И пытались видеть в этих безликих «структурных» процессах основу сложных форм психической деятельности человека.

                    Признавая узкую локализацию элементарных физиологических процессов в ограниченных участках коры головного мозга, они практически отказывались от конкретного анализа тех корковых зон, которые принимали участие в реализации сложных форм психической деятельности человека. «Вращаясь в порочном кругу структурной психологии, — писал Выготский, — учение о локализации специфически человеческих функций колеблется между полюсами крайнего натурализма и крайнего спиритуализма» (1960, с. 386).

                 Те представления о высших психических функциях, социальных по своему происхождению, системных по своему строению, динамических по своему развитию, из которых исходил Выготский, естественно, не могли укладываться в только что описанные схемы и нуждались в новых, коренным образом перестроенных подходах к их мозговой локализации.

                 Тот факт, что ни одна из высших психических функций не могла быть понята как простое свойство психической жизни, заставлял с самого начала отказаться от мысли, что высшие психические процессы представлены в коре головного мозга так же, как и элементарные физиологические функции. Однако конкретные представления об их сложном, дифференцированном составе заранее отвергали продуктивность мысли о том, что в основе их лежит мозг как единое недифференцированное целое.

                  Представления, к которым пришёл Выготский, заставили его думать, что локализация высших психических функций не может быть понята иначе, чем хроногенная. Что она есть результат психического развития, что отношения, которые характерны для отдельных частей мозга, осуществляющих высшие психические функции, складываются в процессе развития и что человеческий мозг обладает новыми локализационными принципами по сравнению с мозгом животного (Л. С. Выготский, 1960). Однако раскрытие этого положения требовало несравненно более полного и конкретного анализа функциональной организации психических процессов человека, без которого всякие попытки решить вопрос об их локализации оставались бы невозможными.

Развитие ребенка и Высшие психические функции

               Выготский уже в своих ранних исследованиях (1956, 1960) обратил внимание на тот факт, что психическое развитие ребёнка не носит характера простого созревания заложенных от природы задатков. Что оно (созревание) происходит в процессе предметной деятельности и общения со взрослыми. Ребёнок овладевает орудиями, которые сложились в человеческой истории, и приходит к использованию внешних средств или знаков для организации своего собственного поведения.

                 Если ответные реакции животного вызываются стимулами, которые исходят из внешней или внутренней среды. То действия ребёнка очень скоро начинают управляться и теми сигналами, которые он сам создаёт. Примерами такой опосредствованной организации его психических процессов может быть тот факт, что ребёнок направляет внимание в соответствии с собственными речевыми сигналами и организует деятельность с помощью регулирующей роли сначала внешней, а затем и внутренней речи. Постепенно развёрнутая, опирающаяся на внешние средства деятельность сокращается. Приобретает свёрнутый характер и превращается в те внутренние психические процессы, которые могут показаться простыми и далее неразложимыми психическими функциями. Но которые на самом деле являются продуктом сложнейшего исторического развития.

                    Естественно, что такой опосредствованный «инструментальный» характер поведения, специфический для человека и не имеющий места у животных, заставляет предполагать новый принцип локализации высших психических процессов, отличный от тех форм мозговой организации поведения, которые имеют место у животных.

         Именно это и заставляет Выготского говорить о той роли, которую в локализации функций, связанных со специфически человеческими областями мозга, играют экстрацеребральные связи (1960, с. 391), складывающиеся во внешней деятельности человека, в использовании орудий и внешних знаков, столь важных в формировании высших психических функций. Праксис человека невозможно представить без его предметной деятельности, а речевое мышление — без языка и его внешних средств — речевых звуков, букв, логико-грамматических отношений, созданных в процессе общественной истории.

                  Общественная история завязывает те узлы, которые ставят определённые зоны мозговой коры в новые соотношения друг с другом. И если использование языка с его звуковыми кодами вызывает новые функциональные отношения. В частности между височной (слуховой) и кинестетической (сенсомоторной) областью коры, то это является продуктом исторического развития, опирающегося на экстрацеребральные связи и формирующего в коре головного мозга новые функциональные органы (А. Н. Леонтьев, 1959).

               Тот факт, что в процессе исторического развития у человека возникают новые функции, не означает, что каждая из них опирается на новую группу нервных клеток. И что появляются новые «центры» высших психических функций, подобные тем, которые с такой активностью искали неврологи последней трети прошлого века. Тот факт, что история завязывает новые функциональные узлы в коре головного мозга, говорит о том, что развитие новых «функциональных органов» происходит путём формирования новых опосредствованных функциональных систем. Которые никогда не имели места у животных, создание которых является новым способом безграничного развития деятельности головного мозга. Кора головного мозга человека становится благодаря этому принципу органом цивилизации, таящим в себе безграничные возможности и не требующим создания новых морфологических аппаратов каждый раз, когда в истории создаётся потребность в новой функции.

Учение о системной локализации высших психических функций

              Учение о системной локализации высших психических функций в коре головного мозга снимает, таким образом, противоречия. А именно противоречия между идеями узкого локализационизма и представлениями о мозге как едином целом. Каждая специфическая функция перестаёт мыслиться как продукт какого-нибудь «центра». С другой стороны, функция мозга как целого перестаёт представляться как работа нерасчленённой и однородной массы нервной ткани. На место обоих представлений становится положение о системе совместно работающих высокодифференцированных зон коры, осуществляющих новые задачи путём новых «межцентральных» отношений. Эти представления, заложенные Выготским, и легли в основу учения о системной или динамической локализации функций, которое теперь — через тридцать лет после смерти автора — прочно укрепилось в современной науке (см. А. Р. Лурия, 1962, 1969).

             Существует, однако, ещё одна важная сторона учения Выготского о системной локализации психических функций. Она ещё до сих пор остаётся гениальным предвидением, и воплощение её в серию конкретных исследований ещё представляется делом будущего. Речь идёт о динамическом изменении соотношения мозговых центров в процессе развития и распада. Они раскрывают новые перспективы для подлинного учения о хроногенной локализации функций в коре головного мозга. В неврологии никогда не ставился вопрос, что одни и те же функции могут на разных этапах развития осуществляться различными участками мозговой коры. Также не ставился вопрос о том, что взаимоотношение отдельных корковых зон на разных этапах развития может быть неодинаковым.

            Тщательное изучение пути развития высших психических функции в онтогенезе привело Выготского именно к такому — совершенно новому для неврологии — положению. Высшие психические функции.

              Исследуя ранние этапы онтогенеза, Выготский показал, что на начальных шагах формирование высших психических функций зависит от наличия более элементарных процессов, служащих их базой. Сложные понятия не могут развиваться, если нет достаточно прочных чувственных восприятий и представлений. Произвольное запоминание не может сложиться, если в его основе не лежат прочные процессы непосредственной памяти. Однако на позднейших этапах психического развития отношение элементарных и сложных психических процессов меняется. Высшие психические функции, сложившиеся на базе элементарных психических процессов, начинают влиять на их основу, и даже наиболее простые формы психических процессов перестраиваются под влиянием высшей психической деятельности. И достаточно вспомнить ту роль, которую играет категориальное называние цветов в их восприятии, чтобы увидеть всю глубину этого процесса.

               Эти данные заставили Выготского предположить, что отношения отдельных корковых зон меняются в процессе развития. И если в его начале формирование «высших» центров зависит от зрелости «низших», то в сложившемся поведении «высшие» центры организуют работу «низших». Подчиняют их своему влиянию. Это обратное соотношение участков коры на разных этапах развития ведёт, по мысли Выготского, к тому, что поражение одной и той же области коры может привести на разных этапах к возникновению резко отличных синдромов.

             Если на ранних этапах психического развития поражение элементарных зон коры вторично приводит к недоразвитию высших, строящихся на их основе участков, то поражение этих же зон коры в зрелом возрасте может вызывать страдания и низших, зависимых от них систем. Эти предположения делают понятным тот факт, что поражение гностических зон коры в раннем детстве приводит к общему психическому недоразвитию, в то время как у взрослого человека оно вызывает явления агнозии, которые носят частный характер и могут в известных пределах компенсироваться сохранными высшими системами мозговой коры.

Высшие психические функции.Перспективы развития

             Предположения об изменении межцентральных отношений на последовательных этапах онтогенеза раскрывают новые перспективы для учения о динамической локализации психических функций. И можно быть уверенным, что лишь следующее поколение исследователей сможет по достоинству оценить это гениальное предвидение.
Исследования развития высших психических функций, их изменения в условиях аномалии и их распада при мозговых поражениях, проведённые Выготским ещё в 20-х гг., заложили основу новой области науки. Ее название — нейропсихология, которая окончательно сформировалась лишь в наше время.

              Этот новый раздел психологической науки, посвящённый анализу того, как построены лежащие в их основе функциональные системы коры головного мозга. Какую роль играет каждый из разделов головного мозга человека в построении высших психических процессов? Как высшие психические функции страдают при локальных поражениях мозга? Этот раздел стал предметом многочисленных исследований, которые активно развивались в нашей стране за последние три десятилетия.