Психофизиологическая экспертиза: следы или смыслы? Со времени первой психофизиологической экспертизы ( ПФЭ ) в России прошло немало лет. С началом практического ее внедрения в жизнь начали возникать неизбежные вопросы научного и методического обеспечения.
По выражению В.В.Семенова: «Предмет судебной экспертизы непосредственно связан с ее объектом. Соотношение объекта и предмета экспертизы таково: объект экспертизы – это источник информации, причем самой разнообразной, а предмет экспертизы – это сама информация, получаемая в процессе изучения объекта”(4).
Цель ПФЭ – выявление актуальной для судопроизводства скрываемой информации либо легализации информации о событиях, действиях, фактах, имевших место до осуществления процедуры ПФЭ, в отношении участников уголовного процесса с переменным процессуальным статусом.
В процессе расследования достижение указанной цели имеет существенное значение в контексте установления обстоятельств, входящих в предмет доказывания (ст.73 УПК РФ)…
Поскольку задача перед экспертом формулируется в виде вопроса, то и предмет судебной экспертизы опосредованно выражается через этот вопрос» (4).
В настоящее время по различным объективным и субъективным причинам господствующее положение завоевывает следующее понимание предмета психофизиологической экспертизы: «В компетенцию полиграфолога входит формулирование вывода о степени информированности обследуемого лица о событии или его деталях, интересующих инициатора ПФИ, обусловленной наличием (отсутствием) в памяти человека образов, сформировавшихся в связи со случившимся. Данный вывод по форме может быть категорическим, однозначным, безусловным.
Поскольку его правильное истолкование без использования специальных знаний в области полиграфологии затруднительно, полиграфолог также должен вынести суждение об обстоятельствах получения обследуемым лицом информации о событии, послужившем поводом для проведения ПФИ. При этом вывод полиграфолога может быть либо категорическим условным, либо вероятным.
Поскольку число возможных вариантов расследуемого события не является конечным, а данные, содержащиеся в материалах дела, используемые при проведении ПФИ, преимущественно нельзя считать доказанными, вывод об обстоятельствах формирования в памяти человека образов, связанных с событием, послужившим поводом для проведения ПФИ, следует давать в вероятной форме. При наличии достаточных данных может быть сформулирован категорический вывод о существовании (отсутствии) причинной связи между идеальными следами и обстоятельствами, повлекшими их образование, который в любом случае является условным и должен включать ссылку на то, что сделан он с учетом данных, содержащихся в материалах дела, либо сообщенных полиграфологу обследуемым лицом»(1).
По нашему мнению, эти положения страдают анахронизмом и попыткой механически применить понятия, взятые из технико-криминалистических экспертиз, к экспертизе в отношении живых лиц.
Исходя из сущности исследуемого объекта (личности), при проведении ПФЭ нужно исследовать не то, насколько много следов оставило происшествие (событие) в исследуемой личности, а, напротив, необходимо исследовать саму личность, которая либо будучи участником события, сама в себе отразила свои собственные поведенческие акты и (или) их результаты), связанные с окружающей средой в связи с этим событием. Либо эта личность, не будучи участником реального или предполагаемого события, не отразила сама в себе интересующих инициатора реальных или предполагаемых поведенческих актов и (или) их результатов.
Если исследуемая личность, даже будучи участником события, не может формально отразить всего события в целом со всех сторон, со всеми без исключения нюансами и результатами, это является не препятствием и недостатком, а, напротив, достоинством метода, поскольку категоричное выявление или невыявление у исследуемого лица тех или иных ее поведенческих актов и(или) их результатов, интересующих инициатора, позволяет инициатору, на основании представленной экспертом информации, реально, в сопоставлении с другими материалами дела, помимо объективной стороны преступления, оценить и субъективную сторону преступления.
По мнению В.В.Семенова: «речь может идти не об установлении путем производства ПФЭ формы вины, мотива или цели, а только об обладании лицом информацией о действиях, обусловленных определенным мотивом и целью. Иногда установления факта обладания лицом некоей информацией достаточно для вынесения следователем оценочных суждений об элементах субъективной стороны преступления» (4).
Нам видится более правильным следующий исходный посыл: психофизиологическое исследование при проведении ПФЭ – это оценка переживаний исследуемого субъекта, возникающих в результате предъявляемых ему специфически подобранных сигналов.
Переживания субъекта, обладающего чувственно-познавательным комплексом, который сформировался в результате самоопределения субъекта в ситуации, описанной вопросами инициатора (если субъект находился в определенном месте в определенное время, производил предъявляемые ему действия, испытывал те или иные мотивы и цели своих действий), отличаются от переживаний субъекта, не обладающего таким чувственно-познавательным комплексом, поскольку этот комплекс не сформировался ввиду невозможности самоопределения в такой же ситуации (если субъект не находился в определенном месте в определенное время, не производил предъявляемых ему действий, не испытывал тех или иных мотивов и целей.). Проблема заключается в том, как выяснить наличие или отсутствие означенного выше чувственно-познавательного комплекса, присущего лишь «причастному» подэкспертному.
Каждая методика решает этот вопрос по-своему. Но в любом случае полиграфолог всегда решает задачу комплексно, он предвосхищает тот или иной вариант присутствия (отсутствия) подэкспертного в предлагаемой ситуации, ожидая тех или иных реакций, а не действует постфактум, пытаясь как-то оценить некие обнаруженные в памяти подэкспертного идеальные следы.
Эксперт не делает “формулирование вывода о существовании события либо отдельных обстоятельств преступления”.
Сделав оценку наличия или отсутствия у исследуемого лица специфического чувственно-познавательного комплекса, эксперт автоматически делает вывод о присутствии или отсутствии самого подэкспертного на месте существующего или предполагаемого события, об имевших или не имевших место действиях, мотивах и целях исследуемого лица в то время, когда происходило или могло произойти существующее или предполагаемое событие, описанное в вопросах инициатора. Эксперт может и обязан изложить это в своем заключении, не давая никакой правовой оценки событию, в которое подэкспертный виртуально “погружается” в ходе исследования.
К примеру, на вопрос инициатора: «Находился ли подэкспертный Отто Шнитке в период с 03 часов 00 минут до 04 часов 30 минут 22 июня 1941 года в самолете над городом Киевом?» эксперт, в результате составления и предъявления одного или двадцати специфических тестов на основе специальных знаний и внутреннего убеждения, вправе и обязан ответить категорично:
– исходя из наличия у подэкспертного чувственно-познавательного комплекса именно этой предъявленной ситуации: да, он находился в указанный или период времени именно в том месте, которое описано в вопросе инициатора,
– исходя из отсутствия у под экспертного чувственно-познавательного комплекса именно этой предъявленной ситуации, нет, в указанный период он был где угодно, но только не в том месте, которое описано в вопросах инициатора.
При этом эксперт не занимается “установлением обстоятельств, подлежащих доказыванию”, а лишь представляет “источник сведений”, в котором излагает определенную информацию, полученную от подэкспертного, причем зачастую против его, подэкспертного, воли.
Давайте называть вещи своими именами, и все встанет на ноги.
Такой подход, как мне кажется, согласуется с мнением А.В. Нестерова, исследовавшего положения Закона «О государственной судебно-экспертной деятельности в Российской Федерации»: «При рассмотрении понятия «специальные знания» необходимо учитывать информационную сущность знаний государственных судебных экспертов, а также лиц, обладающих специальными знаниями”.
В информационных науках различают понятия «знания», «информация» и «данные». Под данными понимают зафиксированные, т.е. отображенные значения свойств объектов, в том числе процессов.
К информации относят используемые данные для принятия решения, причем разные люди могут извлекать разный объем информации из одних и тех же данных. Под знаниями понимают информацию, приводящую к генерации новых данных, т.е. неизвестных ранее. Таким образом, лица, обладающие знаниями, являются носителями знаний, и их основной особенностью (свойством) является потенциальная или действительная способность создавать (извлекать) новые данные (информацию), в том числе и на основе проведенного исследования объекта или отображения объекта (2).
В связи с этим, нам видится категорически неприемлемой декларируемая цель ПФИ, изложенная в “Методических рекомендациях”: «проверка сообщаемой обследуемым лицом информации», которая ставит эксперта в весьма двусмысленное положение(1). Авторы попадают в тот самый капкан, который все время пытаются обойти.
Ведь «проверка сообщаемой информации» представляет собой не что иное, как некую правовую оценку собранных по делу доказательств, в данном случае – показаний подэкспертного.
Такую цель эксперт не вправе ставить перед собой, он “всего лишь” должен создать новую информацию в результате исследования внутреннего знания подэкспертного, исходя из трактуемых тем же А.В.Нестеровым положений Закона, по которым основной особенностью (свойством) эксперта является “потенциальная или действительная способность создавать (извлекать) новые данные (информацию)”(2). Проверку «сообщаемой лицом информации» (вербальных показаний) делает другое процессуальное лицо- следователь, судья, сопоставляя ее при необходимости наряду с другими материалами дела, с информацией, полученной в результате экспертизы от подэкспертного.
В связи с этим нам видится иная цель ПФИ в рамках экспертизы, согласующаяся с буквой и духом Закона, а именно: выявление наличия или отсутствия у обследуемого лица скрываемой информации относительно действительного или предполагаемого события, описанного в поставленных перед экспертом вопросах. В случае выявления у исследуемого скрываемой информации эксперт вправе и обязан раскрыть ее содержание.
Для достижения этой цели требуется осмысленный выбор и применение тех или иных выбранных методик, что весьма проблематично, если не разобраться в их фундаментальной сущности.
Что же эксперт должен исследовать в ходе ПФИ:
– реактивность подэкспертного (сигнал ==> ответная реакция на раздражитель) или же
– активность подэкспертного (сигнал ==> запланированный элемент поведенческого континуума)?
ПФЭ – Подходы кардинально различаются.
Для понимания проблемы процитируем некоторые положения теории функциональных систем, изложенные Ю.И.Александровым: «При всем многообразии теорий и подходов, используемых в психологии, психофизиологии и нейронауках, их можно условно разделить на две группы. В первой из групп в качестве основного методологического принципа, определяющего подход к исследованию закономерностей организации поведения и деятельности, рассматривается реактивность, во второй – активность.
Рассматривая утверждение В.М. Бехтерева о том, что “реакция на внешние воздействия происходит не в одних только живых организмах, но и в телах мертвой природы” (1991, с.21), мы можем согласиться только с последней его частью.
Да, тела мертвой природы реагируют, отвечают реакциями на внешние воздействия. Принципиальной характеристикой физического, в отличие от физиологического, является “неинтенциональность” (Д.И. Дубровский, 1980).
Что же касается живого организма, то, если рассматривать его не как физическое тело, а как целостный индивид, совершающий приспособительное поведение, следует признать, что он отражает мир опережающе, его активность в каждый данный момент – не ответ на прошлое событие, а подготовка, обеспечение будущего.
В экологической психологии убедительные аргументы против того, что среда состоит из стимулов и отображается как “картинка”, рассматриваемая гомункулюсом, приведены Дж.Гибсоном. Им разработана стройная теория, которая, как справедливо замечает А.Д. Логвиненко (см.Гибсон, 1988), в руководствах либо игнорируется, либо искажается до неузнаваемости в связи с невозможностью ее ассимилировать, оставаясь в рамках традиционной парадигмы. И это неудивительно, так как принципиальными положениями этой теории является отрицание не только схемы стимул – реакция, но и самого понятия стимул.
Психические явления могут быть сопоставлены не с самими локализуемыми элементарными физиологическими явлениями, а только с процессами их организации. При этом психологическое и физиологическое описание поведения и деятельности оказываются частными описаниями одних и тех же системных процессов.
Данное положение согласуется с представлением Д.И. Дубровского (1971, 1980) о том, что связь между психическим и физиологическим не является причинной; психическое и физиологическое однопричинно и одновременно. Реактивность свойственна мертвой природе.
Возникновение жизни означает возникновение активности. Живое (в отличие от неживого) отражает мир опережающе, его активность в каждый данный момент – не ответ на прошлое событие (стимул), а обеспечение будущего (результата).
Таким образом, отражение ни на каком этапе филогенеза не было рефлекторным, но всегда – опережающим. Среда дробится тем или иным образом в соответствии с опытом совершения индивидом тех или иных поведенческих актов на протяжении его индивидуального развития.
Индивид отражает не внешний мир как таковой, а историю своих соотношений с миром. Описание среды индивидом основано на оценках его соотношения с объектами-целями поведенческих актов, т.е. на оценках результатов.
Образно говоря, можно рассматривать жизнь индивида как “ассимиляцию” экологического мира, превращающую для индивида экологический мир в мир результатов. Продолжая данную логику, можно заключить, что среда представлена для индивида результатами реализованных актов.
В этой части излагаемая здесь система представлений довольно близко примыкает к концепции У. Матурана (1996). Он считает, что мнение об организме, имеющем входы и выходы, и о нервной системе, кодирующей информацию об окружающей среде, заслуживает критики.
Понятие информации У. Матурана относит к “степени неуверенности наблюдателя в своем поведении в области определенных им самим альтернатив” (с.137). Автор справедливо утверждает, что состояния активности репрезентируют отношения (между организмом и средой), а не являются описанием окружающей среды.
Это описание может быть дано исключительно в терминах, содержащихся в “когнитивной области наблюдателя”, в терминах поведения организма. Тогда “знать значит уметь вести себя адекватно в ситуациях, связанных с индивидуальными актами” (с.135).
В положениях теории функциональных систем и развитой на ее основе системной психофизиологии подчеркивается неадекватность линейного детерминизма типа “стимул-реакция” в установлении причинных связей (Б.Ф. Ломов).
Трактовка человека как субъекта противостоит пониманию его как пассивного существа, реагирующего на стимулы (А.В. Брушлинский), и его системный анализ требует раскрытия механизмов целевой, а не “стимульной” детерминации деятельности, которая есть “не реакция и не совокупность реакций, а система” (А.Н. Леонтьев)» (3).
По нашему мнению, использование этих познаний может помочь эксперту правильно выбрать один из методических путей, который позволит качественно решить поставленную перед экспертом задачу, а именно:
– искать у исследуемого лица «реактивные» последствия «значимого стимула» в виде неких следов-образов и вероятностно трактовать причинно-следственные связи, в результате которых они могли бы образоваться,
или
– искать у исследуемого лица признаки «активного» поведения, используемого им для достижения конкретной цели (сокрытия информации).
Исходя из положений системной психофизиологии, при ПФИ посредством измерения физиологических параметров должна происходить именно диагностика «целевой деятельности» исследуемого лица, направленной на сокрытие определенной конкретной информации. А не диагностика наличия у него реакций, свидетельствующих о наличии неких «идеальных следов, возможно, полученных в момент события». Выявленная через регистрацию физиологических параметров целевая деятельность, направленная на сокрытие определенной информации (предшествующих поведенческих актов), однозначно указывает на эти предшествующие поведенческие акты исследуемого лица.
Соответственно, при невыявлении признаков «активного» поведения исследуемого лица для достижения цели сокрытия какой-то конкретной информации (предшествующих поведенческих актов) аналогичным образом делается вывод об отсутствии у него соответствующих предшествующих поведенческих актов. Причем, выявляемые в ходе ПФЭ поведенческие акты могут быть представлены в самых различных формах взаимодействия индивида со средой (увидел, взял, скрыл, побежал, поругался, ударил (простые и сложные), с различной окраской (потому что испугался, поставил цель, подчинился мотиву и т.д.).
Перед проведением ПФИ эксперт подбирает такие наборы сигналов (так называемых значимых стимулов), которые в его понимании в точности описывают поведенческие акты лица, совершившего некий реальный или предполагаемый поступок. При этом эксперт или добивается понимания опрашиваемым точного смысла краткой формулировки, описывающей поступок, сложный поведенческий акт (в том числе и с помощью специальных методик), или раскладывает означенный поступок на ряды простых, понятных без дополнительных объяснений элементарных поведенческих актов.
Перед проведением ПФИ опрашиваемый ставит (непричастный не ставит) перед собой цель скрыть нежелательные для обнаружения некоторые прошлые его поведенческие акты.
Осуществление экспертом (в статистически необходимом и достаточном количестве) в меру его способностей детерминированной связки: озвученные сигналы – прошлые поведенческие акты позволяет одновременно с регистрацией изменения функциональных параметров сделать категоричный вывод о существовании (отсутствии) искомых поведенческих актов, совершенных исследуемым лицом, без какой бы то ни было их правовой оценки.
В этой связи нами предлагаются альтернативные формулировки:
Экспертные задачи:
Вынесение суждения о наличии (отсутствии) в предшествующей жизни обследуемого лица умышленно скрываемых поведенческих актов и их результатов, связанных с реальным или предполагаемым событием, обозначенным вопросами инициатора, и послужившим поводом для проведения психофизиологического исследования.
Принцип решения задач:
Актуализация переживаний обследуемого путем предъявления сигналов, в том числе описывающих поведенческие акты и их результаты, связанные с вопросами заказчика, в определенном порядке подобранных и систематизированных, анализ (оценка) динамики психофизиологических показателей обследуемого в ответ на предъявляемые сигналы; выделение совокупности сигналов, значимых для обследуемого (указывающих на поведенческие акты), при наличии таковых.
ПФЭ – Объекты исследования:
Видовой объект экспертного исследования – физиологические проявления протекания психических процессов, связанных с деятельностью человека по сокрытию информации о своих поведенческих актах.
ПФЭ – Предмет исследования: Поведенческие акты исследуемого лица.
Поводом для нашего внедрения в проблему психофизиологических экспертиз явилось понимание того, что проведение психофизиологических исследований в ранге экспертной дисциплины имеет далеко идущие последствия. Уже проводятся некие «эксперименты» по созданию экспертно-криминалистических центров по проведению ПФЭ. Делаются попытки внедрения неких программ обучения, способных подготовить «с нуля» государственных экспертов-полиграфологов, не имеющих необходимого опыта.
Несомненно, именно методики и разработки, внедренные в государственную экспертную практику, будут браться за основу всеми, кто имеет отношение к полиграфологии. В условиях отсутствия открытой дискуссии на эту тему в российском полиграфном сообществе принятые к исполнению, возможно, неверные, кулуарно внедренные требования, выдаваемые за «единый научно-методический подход», исправлять впоследствии будет весьма затруднительно.
Использованная и рекомендованная литература
(1) Методические рекомендации по проведению в АББ психофизиологического исследования с использованием полиграфа. Приложение 3. Видовая экспертная методика производства психофизиологического исследования с использованием полиграфа (подготовлены на базе методических рекомендаций АНО «ЦНКЭС»).
(2) Нестеров А.В. О некоторых информационных и технологических аспектах Федерального закона РФ «О государственной судебно-экспертной деятельности в Российской Федерации». – //НТИ, Сер.1, 2002, №5.
(3) Александров Ю.И. Введение в системную психофизиологию // Психология XXI века. М., Пер Се, 2003, 39-85.
(4) Семенов В.В. К вопросу об объекте и предмете психофизиологической экспертизы с использованием полиграфа.
Материалы 1Х международной научно-практической конференции «Актуальные проблемы специальных психофизиологических исследований и перспективы их использования в борьбе с преступностью и подборе кадров». Кубанский государственный технологический университет.
Главное управление внутренних дел по Краснодарскому краю. Краснодар, 2008.
А.Ю.Кузнецов, Краснодар
Проверка на полиграфе - детекторе лжи - 8(495)-118-31-03